«Эликсир»: мы все умрем

Сумасшедший Серафим в поисках чудотворного зелья успел взять ДНК у космонавтки и партизанки и щедро поделиться своей ДНК с ними, но погиб, выполняя задание.

Фильм «Эликсир» дебютанта Даниила Зинченко прямиком с Берлинского фестиваля, где его назвали событием, вышел в прокат в Сибири. В Берлине, говорят, зал брали штурмом, а в новосибирском кинотеатре «Победа» было поспокойнее. Чтобы оценить шедевр, надо знать толк в современном искусстве и понимать, что такое «наследник идей русского космизма и традиций некрореализма».

Берлин, надо полагать, был поражен видами первозданной, величественной, непролазной тайги в «Эликсире». А также заинтересован ее обитателями — полоумными дикарями, которые живут в землянках, бегают по лесу с воем, лечат раны землей и превращают болотную воду в алкоголь. Особенно когда они прихлебывают из фляжки и не закусывают. Вообще, откуда в тайге закусь!

Именно такое представление о русских по сей день остается у необразованных иностранцев, и тут Даниил Зинченко попал в цель. (Хотя уверяет, что стремился показать не дикость всея Руси, а ее былинные корни, ее архетипы). Наверное, специально для них он подолгу задерживал статичную камеру на видах вечернего леса, причем не самых красивых, и звездного неба, дорисованного на компьютере. Ничего не происходит, отовсюду веет мертвечиной, зато лес сливается с космосом, а космос растворяется в лесе, и получается кино без времени и пространства. Для чего это нужно и какой в этом смысл, объяснят искусствоведы.

В этом странном, не то сказочном, не то богом забытом месте Ученый, окопавшись в землянке, и его подручный Серафим пытаются открыть волшебный эликсир, от которого мертвые якобы воскресают. На другом конце тайги существует некий Плотник, слегка похожий на Христа, которого называют Он и который знает, в чем тайна эликсира. В тайге на поваленных деревьях сидят партизанка, потерявшая самоидентификацию, и космонавтка, потерявшая свой корабль, и рассуждают о смыслах.

Дальше самое главное. Для получения эликсира Серафим берет у них ДНК с интимных мест, причем действо показано крупным планом. Серафим этим не ограничивается, и делится своей ДНК с девушками. От одних к другим бегает дремучий почтальон и носит накарябанные карандашом письма. Все персонажи сидят рядком и говорят ритмизированным слогом, претендующим на верлибр. Самая удачная рифма — «полеты-болото».

Вскоре начинают падать деревья, символизируя тревогу. В финале Серафима и Плотника замучивают враги, и общим планом показаны бегущие невесть (от)куда партизаны. Они поют. Они не сдались. Две тетки с пузом едут за ними на санях и орут. Они, видимо, рожают от Серафима.

Иногда смешно, но смех по большей части нервный. Везде сплошной абсурд, никакой логики, никакой психологии, как и полагается современному искусству. Эффект самодеятельного кино разрушает все заложенные сюда мифологемы. Но это не беда. Наоборот, так надо. Современное искусство создается на коленке, а потом под него подводится философская концепция, и получается шедевр. Смотришь — трэш какой-то, ни уму, ни сердцу. Читаешь концепцию — ого, как все по-научному. Чувствуешь себя полным идиотом.

А если еще интервью с создателем на радио «Свобода» изучишь, то и вовсе. Например: «Серафим – это святой дух, но на самом деле он Иванушка-дурачок, сын Родины-матери, сын этого созвездия с Мамаева кургана. Ни в коем случае это никакой не стеб. Я пытался для себя поэтизировать эту советскую глыбу». Или: «Двойные роды в конце. Рождается новое божество, новая Россия». Ну как после этого не принять глубокомысленный вид!

А еще Даниил Зинченко сказал с экрана, что искали денег на кино, но не нашли. Поэтому «бюджет фильма неоценим, так как все работали бесплатно, а если это оценить, бюджет заоблачный». Вот и не понять: а каким бы фильм получился, если бы дали денег? А для чего, вообще, деньги, если принцип современного искусства — каракули на коленке? А смог бы Даниил Зинченко снять полноценный художественный фильм, который берет за душу? Но эти вопросы ему никто не задавал, а задавали попроще. О чем ваш фильм, например. Он отвечал, что о чуде. Отвечал в варежку, имитирующую микрофон. Очень символично.