"Борис Годунов": царей не выбирают

Москва обрушивается на зрителя шумом, ревом, гудением, воем авто, грохотом ночных клубов. На экране то прошлый век, то будущий, а то и вовсе древняя Русь, но не возникает сомнений, что события происходят здесь и сейчас. Перенос классики в современность – прием не новый, и даже никакой не прием. В кинематографе таких примеров тьма, начиная с "Ромео и Джульетты" База Лурмана, а уж в театре иначе и не ставят. Владимир Мирзоев так и говорит: "Мы хотели приблизить к зрителю смысл этого произведения, вот и все. И поместили пьесу Пушкина не столько в сегодня, сколько в вечное пространство. Схлопнувшееся время – тот эффект, на который мы рассчитывали".

Но если многим постановщикам ничего не стоит осовременить язык оригинала, подкорректировать пьесу под нынешнюю лексику, то Мирзоев не изменил у Пушкина ни слова. В этом и заключается трудность восприятия фильма – не сразу принимаешь его условность. "Бояре", "царствие", "дьякон" и прочие архаизмы в контекст современной Москвы никак не вписываются, и поначалу кажется, что персонажи, занимаясь своими делами, просто повторяют наизусть текст "Бориса Годунова". Тем более в нем действительно есть куски, которые ну никак не ложатся на наше время. Куда деть, например, вот это: "Мой бедный конь!"? На сцену, вот куда деть – с утрированным заламыванием рук и прочими самодеятельными штампами. Оказывается, Гришка Отрепьев сотоварищи был еще и актером народного театра – с поля брани, где только что прошивал врагов пулеметными очередями, – прямиком на подмостки. БГ и еще десяток персон, приближенных к императору, вяло аплодируют. Смотреть спектакль не так интересно, как в бадминтон играть…

Дабы погрузиться в пространство "Бориса Годунова", приходится искать ключ к тайному шифру Пушкина. Будем считать, персонажи фильма общаются на неком условном языке, понятном лишь посвященным. Спасает то, что во время предвыборной компании хочешь-не хочешь, а подчиняешься массовому ажиотажу. Вовремя картина вышла – дорога ложка к обеду. Владимир Мирзоев в беседе с журналистами в кинотеатре "Победа" сказал, что не собирался делать аллюзии на реальных политиков, и добавил, что каждый зритель волен считывать собственные смыслы. Смыслы прозрачны: харизматичный, брутальный, клокочущий энергией и ... лживый Лжедмитрий – ни кто иной как Навальный; ну а Борис Годунов понятно кто, и внешнего сходства здесь не требуется.

Природа власти неизменна, тут ничего нового нам не открывают, однако люди слегка изменились с тех пор. Тогда верили, что после кровавого тирана явится добрый батюшка. Сегодня понимаем: власть на то и власть, чтобы быть порочной. И народ сейчас безмолвствует несколько иначе. Устав от митингов, сидит у зомбоящика, ест еду, пьет выпивку, переговаривается с соседом по дивану, цинично комментирует проплаченные сюжеты. Дьяк Щелкалов с трагической миной вещает с экрана: "Мы видели их мертвые трупы". Михаил Парфенов играет его откровенно карикатурно. Чуть раньше продажный журналюга внимал царю с холопским подобострастием, записывал в блокнот не то что каждое слово – междометье. Диктофон у него никто не крал, но брать на карандаш эффектнее.

Недаром власти во все времена не жаловали эту пьесу, неспроста картина Мирзоева долго не могла пробиться в прокат и не случайно каждый из четырех фильмов по ней был снят в переломное время. Действие трех предыдущих происходило в историческую эпоху, но сегодня это никто бы не смотрел. Сегодня нам важно то, что сегодня.

Сегодня – выборы, когда выбирать не из кого, за нас все сделают и все решат. Царь у Максима Суханова – тот, кого не выбирали. Его герой – умный человек, обреченный на власть. Царствие налагает на субъекта определенный набор качеств, подгоняет личность под одни на всех лекала. Правда, БГ в этом фильме обладает таким редким достоинством, как способность к рефлексии, которую трудно представить у генсека, президента или просто чиновника. Кремлевские врачи делают правителю иглоукалывание, и даже во время процедур он твердит: "Ни власть, ни жизнь меня не веселят". Царевич Дмитрий преследует БГ повсюду. "И мальчики кровавые в глазах" – выстанывает тиран, еле ворочая языком и прихлебывая ром, как чай, а кудрявый ребенок в матросском воротничке сидит напротив и выслушивает весь этот поток сознания. Царевич – главный кошмар его предсмертного бреда, он и в могилу с ним сойдет, ибо нечистая совесть сильнее, чем воля.

А сынок его, Федор – юноша не от мира сего. У него чистые, наивные, удивленные глаза. Строит замки из песка, вернее, выкладывает карту России из зерен. Пьет молочко, листает модные журналы. Плачет на груди умирающего папы. Власть должна перейти ему по наследству, но кому он такой нужен? Сложно будет сделать из этого теленка правильного правителя. Проще убить. Укол в шею показан беспощадно, крупным планом – впрочем, как и вся картина. А Ксения, дочка БГ, даже не сопротивлялась. Жизнь утекла из нее сама, по капле. Логично.